Трубную площадь и Неглинный проезд почти до самого Кузнецкого моста тогда заливало при каждом ливне, и заливало так, что вода водопадом хлестала в двери магазинов и в нижние этажи домов этого района. В застенках нередко истязуемого подымали на блоке вверх, разводили под ним огонь и мучили его жаром и дымом или привязывали его на кол так, что можно было его вертеть над огнем, как жаркое на вертеле. Не сердитесь на меня, Лиза, я вам добра хочу… О молодом человеке я могу вам рассказать все, что угодно, потому что жизнь его… Всю жизнь свою прожил в какой-то пустыне… У него, кажется, есть какой-то дядя… И, в самом деле, на следующий же день, часов в 12 мне доложили о какой-то даме, желающей меня видеть по этому делу. Притом же они уверены были, что дядя всегда бывает при раненом, следственно, посещение двумя женщинами молодого мужчины и не было неприличным. До сих пор знакомство их было только бальное, то есть что они друга друга обязаны были звать ежегодно раза по два во время зимних балов, теперь же посещение Зембина должно было, по-видимому, весть к ближайшему знакомству, - а женский инстинкт любопытства тотчас же внутренно убедил ее, что дело идет о той семейной тайне Зембиных, которую все московские старухи столько лет не могли выведать.
Они отправились. По лицу Зембина заметно было, что сердцу его стало легче; он отдохнул, как будто грудь его облегчилась от какой-нибудь тяжести. Извините, генерал, - сказал он громким, хотя и несколько прерывающимся, голосом… Но Павел Павлович ничего ему не выговорил; он только посмотрел на него и тихо, во весь рот, улыбнулся опять давешней хитрой и подмигивающей улыбкой. Но у меня была другая цель, и я тотчас же достиг ее. Да неужели же я с вами рядом сяду и поеду, подумайте! Такое же действие произвел вид его и на других присутствующих, - всеобщее молчание продолжалось несколько минут. Да разве есть что-нибудь для них святое? Да знаете ли, что в этом кабинете бывали литературные вечера, что в нем читались творения русских поэтов, что один из них назвал даже этот кабинет московским Атенеем, - а вы сделали из него конюшню! Я чувствовал унижение сверх меры и, дождавшись вечера, взял пистолет и пошел опять к частоколу у Таврического сада.
Да! Он прав! Лучше нельзя было придумать… Да я, кажется, ее видел зимою на бале… Желал я, чтобы земледелец не был пленник на своей ниве и тебя бы благословлял… Да! самый почтенный, но странный и таинственный человек… Да вот он и сам кстати, - сказала Леонова. Да и что думать об этих барышнях: смолоду не было судьбы, а теперь, как начала побаливать поясница и на голове появилось что-то сияющее, круглое, величиною в старинный пятак, - теперь и подавно нечего думать о какой-нибудь девице Берендеевой или Вахрамеевой, за которую чадолюбивые родители платили в пансион по двести целковых в год. Я что-то о нем тоже слышал, - продолжал Зембин, потупя голову. Дом Феоктистова был цел в царствование Екатерины II. Дом Каменского наполняли мамы, няни, калмычки, карлицы, турчанки, т. е. Сельмин успокоился и откланялся. Когда они приехали к Леоновой, то Сельмин хотел предупредить старуху и рассказать ей, в чем дело, но та давно уже с величайшим нетерпением ждала вестей и сидела у окна. Леонова видела действие, произведенное ее словами, но минутной ее догадливости слишком было недостаточно, чтоб понять, какую связь имеет пустынник с Зембиным и Сашею. Потому-то Леонова встретила своих посетителей как бы нечаянно при самом входе их в залу, и эта встреча расстроила, разумеется, все приготовленные фразы Зембина и Сельмина.
Леонова довела наконец разговор до желаемой точки. Просто игра шла, как обычно, все тасовали, сдавали, а когда очередь доходила до полного бритого, его сосед молча брал колоду, тасовал ее и передавал полному бритому. Зная, что нам придется вставать чем свет, мы с Лидиным поторопились напиться чайку и залегли в своем шалаше, чтоб выспаться порядком до утра; но сон - дело невольное: прошло часа два, а нам не спалось. За залой шли три больших гостиных, все устланные богатыми персидскими коврами, с большими в простенках окон венецианскими зеркалами и с портретами, писанными масляными красками, которыми стены были увешаны от потолка почти до самого пола. Зембин. - Верно, от тесноты или от ладана… Я и не любопытствую, - холодно отвечал Зембин. При виде Саши Зембин вскочил и молча устремил на него угрюмо-проницательный взор. Последний вопрос сделан был с презрительною и злою улыбкою, - мужество Саши вдруг пробудилось. Теперь оставалось ей со всею женскою инстинктивною дипломациею пользоваться превосходством своей диалектики и правом хозяйки. Теперь уже они были в руках Леоновой и должны были следовать послушно за нею. О мальчике я ничего больше не знаю, но старик дядя, говорят, самый умный и добрый человек… А кто был этот молодой человек?